Воцаряется мир традиционных переговоров, и Самозванка уже смотрит пытливо, почти недоверчиво, с интересом. Глаза-щёлочки так и норовят уследить за чем-то прозрачным: сначала — в манерах полководца, потом — во взоре «старшего офицера». Ратные наименования Кларе не говорили ровным счётом ни о чём, но кое-что другое было очень интересно: сменивший караульных говорун не принёс с собой ни клети, ни плети. В противовес городским жителям, пришлые ещё были способны на весьма необычные… впечатления в адрес Вестницы. Она была искренне тронута, получив характеристику степной колдуньи — и только. Заблуждениям войск основа лишь безумие, порождённое чадом степных соцветий; не пройдёт и дня, прежде чем дурная слава Самозванки вихрем накроет воинскую часть.
Пока было можно, девочка не церемонилась совсем: и прошмыгнула к генеральскому столу, и встала напротив прославленного героя войны прямо как равная ему. Клара, которой в этом мире места ещё не нашлось, и Александр Блок, человек, которому отвели места гораздо больше, чем он когда-либо смог бы занять. «И несёшь свой крест в надежде, что не сломаешься… — Самозванка, ожидая реакции на своё великодушное предложение, вкладывала все силы в то, что строгий рационалист назвал бы анализом. — И как звать-то тебя? Так, чтобы правильно было?»
Да, почтённые наблюдатели поняли правильно: умница всё перебирала свои верные крючья. Не стоит её укорять, даже зная, что с прямыми и честными людьми принято поступать совсем по-другому. Участливые сценаристы озаботились тем, чтобы Клара усвоила бесценный урок.
Она всё молчала. Нарочно не спешила уделить внимание своему вкладу в безвременную кончину, поставившую военных на уши. А лучше бы, конечно, говорила — пока ещё было дозволено. Не заметила ведь, как все пути к отступлению были отрезаны, и не осталось возможности пересмотреть свою тактику. Её заблаговременно и уверенно обыграли.
«Исцели». Отдаётся в голове эхом, как после бутылки твирина.
Хорош военачальник с его верным способом прояснить загадку. Захлопнул капкан, удостоверившись, что бежать-то и некуда. Клара бы объяснила, что такая расстановка проигрышна взаимно, но времени уже не хватало. Критически.
Вместо дельного и логического спора Вестница стала ощутимо сговорчивее. Сомнения и отговорки посыпались из её уст, совсем как настоящие — потому что идея, скрывавшаяся за ними, фальшивой не была точно. Ни в одной из множества правд.
— Как же я?.. — И округлила глаза, уставившись на пулевое ранение, как утопленник на парус за горизонтом. — Рубашку ведь испачкаю, и перевязку сделать не умею…
Никогда в своей жизни Самозванка не растрачивала сил на слова о лоске обложки. Перспектива взглянуть на содержимое испугала её впервые. Лекари удивительны тем, что спокойно переносят вид любых увечий. Откуда взялась выдумка, будто Клара такая же? Но прежде, чем возникла надобность опровергнуть странные слухи, девочка всё-таки предприняла попытку сделать, что велено — если так можно выразиться. Руки поднялись помимо воли, сами, будто их незримыми нитками дёрнули откуда-то сверху.
Сама Клара готова была клясться, что никогда бы не решилась сама! Она практическим экспериментом установила, что её руки несут собой гибель. Всё, кроме этой истины, должно быть ересью. Голословной, а потому неосторожной и пагубной.
Быстро, но — что никуда не годится — без резкости решения, принятого в последний момент, ладонь в трикотажных перчатках с обрезанными пальцами легла на плечо генерала. В самое месиво, едва тронутое ставшим дефицитом спиртом. Вторая рука было дрогнула, но всё же закрыла собой первую, накрест.
Потемневшая, воспалённая кожа.
Мягкие ткани открыты. Рассечены снарядом.
Оформленные багровые края.
Чернеют мышцы под светлыми пальцами.
Тёплая, с железистым, не без примеси чего-то сладкого, запахом, кровь.
И что-то прокрадывается под самые ногти, то ли взаправду, то ли под впечатлением…
Кларе мерзко. Страшно.
И вся эта процедура, должно быть, болезненна…
Подушечки пальцев переписывают судьбы, но линии на ладонях — не анестетик.
Извиняться за грубость не было сил, и Клара оставила на лице полководца долгий беспокойный взгляд. Ей пришлось мучительно непросто. От неизвестности, от жестоких картин боевых увечий, от того, наконец, что она не может пока отнять рук — и умом понимает, что её прикосновения избавляют от страданий самым бесхитростным способом. Секунды растягиваются часами отнюдь не от эфиров сентябрьских трав. Проходит полминуты.
— Помогло? — Собственный голос показался Кларе противоестественным. Она будто слышала его по ту сторону брезента палатки.
Одно наваждение сменилось другим: конечности снова слушались.
Вестница оторвала руки от полководца, как от прокажённого, и попятилась назад, не рассудив, что дальше уж некуда. Упёршись в стол, вынужденно остановилась, и подняла перемазанные в крови ладони на глаза. Разглядела их рассеянно, пытаясь что-то понять: «Мои. Но как чужие. Украденные». Посмотрела сквозь пальцы на Александра. Стоит прямо, хоть и не вполне ровно. Цел. Кажется, и плечо его невредимо совсем. Остался только рубец.
— Значит, Бог со мной… — Мягко шепнула, уронив ладони, забыв о них. — А я, глупая, думала…
Думать думала, а язычок прикусила. Схоронила тайну, которую обязательно вернёт, коль скоро на это останется время. Но взгляд у девочки прояснился. Не иначе, как что-то придумала, и сочла за неоспоримую истину.
— Видишь, что творится? Возлагая руки, я обрекала тебя на верную смерть. Не хотела. Боялась. Точно знала, что не получится по-другому, но ладони поднялись сами, и всё прошло. Значит, кому-то глубоко под Землёй ты очень-очень нужен. А бедняга, который скончался — нет. Я и сама не понимаю, за что его. Не разбираюсь. Вот ты думаешь, милосердие; я же считаю, что он мог получить по заслугам. На войне безгрешных нет.
Говоря, Клара сделала движение и расслабила тело. Она не пряталась больше за предплечьями, сложенными на груди, глаз не отводила тем более. Если таков был механизм её лжи — Самозванка сама не знала, что говорит в ней сейчас — то ложь эта получалась до неверия убедительной. Откровенной, простой. Без лицемерия, патетики и софизмов. Так обманывает тот, кто до крайности верит в неправду.
Внутренно надеясь, что смрад открытых ран перестанет томить её воспалённое воображение, Клара присмотрелась к плодам своего чуда. На долю секунды ей стало интересно, куда делась пуля?.. Вполне здравый вопрос возник сам, а всё равно передёрнуло. Мелко вздрогнув, Самозванка поспешила забыться и ненавязчиво испросила:
— Будь добр, не испытывай мою силу дальше. Насмотрелась я всякого, кровь мерещится. Лечить солдат станет столичный бакалавр, а до его прихода никто не умрёт. Моё тебе слово как Вестницы.
Но чего стоит слово пророка, если высшие силы сами водят его за нос? Блаженны несведущие. Блаженна и Клара.
— Ты хотел знать, откуда я? Не из этих мест. Я думаю, нет. Но мой родной город до боли похож на этот. Давай меняться, следуя здешним обычаям: я ответила на твой вопрос, а ещё скажу своё имя. Клара. Теперь ты ответишь мне, потому что это будет честно. Твой ум ведь не помутнился ещё от цветущего савьюра, Генерал Пепел? — Подчинённые, вскользь и украдкой, величали своего командующего так. Клара смирилась: на первых порах ей хватит и меткого прозвища. — Если нет, я сумею помочь.
Дальнейшая часть монолога Вестницы отличилась чувственной выразительностью. Так рассказывают сказки на сон грядущий, увлекая детей в мир ярких снов.
— Очень скоро, в срок трёх недель, ты повесишься в здании городской управы. Тебя жестоко обманут, предадут и бросят на растерзание страшной болезни. Скажи мне, как такое возможно?
«Хитрите, Клара», — возразили бы клювоголовые Исполнители.
Клара бы ответила, что лишь предоставляет подсказки постепенно. По мере необходимости.